Но именно эта фраза была абсолютно честной в своей сути. Потому что лишний раз подтверждала: отношения между спортсменом и тренером в большом спорте – это брак по расчету. В какой-то степени Тарасова сама подтвердила это много лет спустя, сказав:

– Несмотря ни на что, я благодарна Илюше. Я сделала его олимпийским чемпионом, он помог мне войти в тренерскую элиту в мужском одиночном катании.

Впрочем, в 1998-м тренер вряд ли думала об этом. Пережила нервный срыв, почти месяц приходила в себя в элитном подмосковном санатории, сведя к минимуму все контакты с миром фигурного катания. Возможно, искренне верила, что, поставив крест на работе с Куликом, навсегда ушла из спорта. Собиралась окончательно перебраться из Америки в Россию: освободила квартиру в Мальборо, упаковала вещи. И наотрез отказывалась даже обсуждать слухи о возможном возвращении на лед. Но депрессивные настроения оказались недолгими. В первых числах июня Тарасова вернулась в Москву. Спустя неделю, навестив тренера у нее дома, я услышала:

– Вот теперь можете считать мои слова официальным заявлением: мы с Ягудиным начинаем работать вместе.

Чуть позже выяснились подробности, побудившие фигуриста расстаться с прежним наставником. Ягудин, которого Алексей Мишин вез в олимпийский Нагано чуть ли не фаворитом, жутко простудился там по собственной безалаберности – сел после тренировки под холодный кондиционер. Катался в итоге с высоченной – под 40 – температурой и еле довел выступление до конца. Для Мишина это был страшный удар, перечеркнувший все годы предыдущей работы. Никогда – ни до, ни после – тренер не позволял эмоциям выходить из-под контроля. В Нагано не выдержал: увидев первые оценки, ушел за кулисы катка, оставив своего спортсмена в одиночестве перед десятком телекамер.